С переходом Украины в 2023 году на празднование одного из главных христианских праздников 25 декабря Русская православная церковь осталась одной из трех крупных православных церквей, придерживающихся юлианской календарной традиции — ей следуют еще Сербская и Грузинская церкви. Это состояние обособленности — выход из которого, на мой взгляд, вряд ли будет когда-то найден, — вызвано как спецификой православной церковной традиции, так и опытом московско-российской государственности.
Я не специалист в церковной истории, но взгляд стороннего наблюдателя подталкивает меня к выводу, что фундаментальным различием католичества и православия выступает их отношение к светской власти — и, соответственно, к национальному самоопределению. Крах Римской империи на западе Европы не стер памяти о когда-то великом государстве, и тем самым сделал Рим воображаемым центром той части мира, а его первосвященника — равным по влиятельности светским властителям. (И не стоит забывать, что долгие столетия он к тому же являлся главой суверенного государства — Папской области.) В борьбе универсальной духовной и партикуляристских светских властей сформировалась европейская цивилизация, основанная на принципе баланса интересов власти и общества, а также на идеях правового порядка.
Напротив, сформировавшийся в Византии подчиненный по отношению к централизованной светской власти характер православной церкви привел в тому, что в новое время произошла «национализация» церковных практик в виде многочисленных поместных церквей, к концу ХIХ векa копировавших по региону своего распространения границы национальных государств и лишь в порядке исключения снисходивших до соплеменников, волею судеб оказавшихся в других странах.
В сообществе православных церквей особое место исторически занимала Русская церковь: в силу размеров Московского царства, Российской империи и Советского Союза она окормляла многонациональную паству и претендовала на соединяющий элемент имперской конструкции (хорошо известно, что московские государи считали своё царство «третьим Римом»). Это качество РПЦ вполне осознавали не только российские государи, но и правители Советского Союза, и к завершению его истории в 1991 году Русская православная церковь пришла единственной поместной православной церковью, чья каноническая территория заметно выходила за пределы и «титульного» государства, и пространства «русского мира» как ареала расселения представителей русского этноса, и даже мест, в которых большинство жителей называли себя русскими. Времена коммунистического террора против священнослужителей РПЦ и их паствы создали предпосылки для сохранения её как наднациональной (и межгосударственной) структуры, которой в православии в подобном виде никогда прежде не существовало.
Но беспрецедентный характер этой задачи не соответствовал политическим и моральным качествам русского духовенства.
Его выбор был сделан в пользу традиционного сервильного подхода, и московские первосвященники сначала встроились в систему государственного управления Российской Федерацией, а затем стали обслугой репрессивной и экспансионистской государственной машины. Результаты не заставили себя ждать: если первоначально заметное укрепление позиций РПЦ в российском обществе вызвало притяжение к ней массы новых верующих (и даже привело в 2007 году к объединению с Русской православной церковью заграницей, существовавшей отдельно почти сто лет), то со сменой патриарха (Алексия Второго на Кирилла) ситуация резко поменялась.
Довольно быстро Московский патриархат стал рассматриваться на постсоветском пространстве как инструмент вмешательства Кремля в дела суверенных государств (с начала 2000-х годов РПЦ фактически контролирует Абхазскую православную церковь, а ее действия в Украине после 2014 года стали небезосновательно рассматриваться как распространение влияния враждебного правительства). В предрождественские дни 2019 года Украинская православная церковь получила статус автокефальной, а за несколько месяцев до этого в Москве приняли решение о разрыве евхаристического общения с Вселенским патриархатом — за его приготовления к данному акту.
Изоляция РПЦ все более очевидна – по мере того как Московский патриархат неуклонно и последовательно поддерживает захватнические войны и империалистические нарративы. В католицизме войны безоговорочно осуждаются – как минимум со времен Бенедикта XV, который говорил о Первой мировой войне как о «бессмысленной бойне» и «суициде Европы». (Тут нужно еще напомнить, что католики взяли курс на рукоположение в священники и епископы представителей коренных народов со времен энциклики Rerum Novarum, выпущенной задолго до крушения европейских колониальных империй.) Перспективы РПЦ превратиться в современную церковь, способную достойно ответить на вызовы XXI века, ничтожны. А ее приверженность давно забытому мирскими властями юлианскому календарю только подчеркивает все более архаический характер русского православия.
Я начал эту колонку с упоминания, что в наше время только три имеющих значительное количество последователей православные церкви отмечают Рождество именно сегодня, вглядываясь скорее в прошлое, чем в будущее. Как ни странно, канонические территории каждой из них — Русской, Сербской, и Грузинской — превратились на протяжении последних тридцати лет в арены масштабных междоусобных войн (которых в прошлые столетия между православными государствами случалось намного меньше, чем между католическими). Случайно ли это совпадение? или приверженность юлианскому календарю отражает неспособность церковных иерархов возвысить свой голос в защиту братства и мира?
Вряд ли я смогу ответить на этот вопрос, но поставить его сегодня, в канун большого христианского праздника, отмечаемого миллионами людей, все же необходимо.
