Кто претендует на место Путина в послевоенном будущем

Война в Украине и последовавшие за ней санкции не смогли укрепить вертикаль власти России и объединить влиятельные деловые и политические группы страны. Если бы президент Владимир Путин одержал быструю победу, на которую он явно рассчитывал, начиная свою «спецоперацию», он укрепил бы свои позиции как правителя, но по мере затягивания конфликта элиты вынуждены думать о будущем и пытаться найти свое место в нем.

Сам Путин не демонстрирует никакого намерения уйти в отставку, но он все больше похож на человека, который уходит в прошлое.

Единственной оставшейся ему функцией в их восприятии новой эры мира будет назначение преемника и уход со сцены.

Таким образом, война привела в движение публичную гонку преемников. В последние годы политическое маневрирование в России оставалось в тени, но в эту новую эпоху громкие заявления и политические жесты снова стали нормой. Как будто уже идет активная предвыборная кампания, когда бюрократы и функционеры внутри правящей партии изо всех сил стараются попасть в центр внимания и даже нападают друг на друга. До недавнего времени такое поведение было почти немыслимо: администрация президента работала молча, а высокопоставленные функционеры правящей партии «Единая Россия» ограничивались обещаниями в области социальной политики.

Бывший президент, экс-премьер и заместитель председателя Совета безопасности Дмитрий Медведев особенно занят своими заявлениями. Его чрезмерные, жесткие комментарии по вопросам внешней политики и оскорбления в адрес западных лидеров часто выглядят комично, но роль, которую он пытается сыграть, ясна. Он сочетает жесткий изоляционизм с популизмом, твердо возлагая вину за внутренние беды на плечи внешних врагов.

Еще один политик, недавно делающий громкие жесты, — это первый заместитель главы администрации и куратор политического блока Кремля Сергей Кириенко, на которого теперь возложена ответственность за курирование самопровозглашенных республик на Донбассе. Он стал одним из самых авторитетных политиков новой эры, хотя раньше — с тех пор, как он стал посланником президента в начале 2000-х годов — он никогда не проявлял склонности к всеобщему вниманию.

Но теперь Кириенко стал носить хаки и громко говорить о фашистах, нацистах и ​​уникальной миссии русского народа. Он возглавляет массовые мероприятия, а на Донбассе открыл памятник «бабушке Ане» — пожилой женщине, которую русские пытались превратить в символ «освобождения» Украины. Он явно подчеркивает свой статус куратора самопровозглашенных ДНР и ЛНР, чего не делал ни один из его предшественников на этом посту — ни Владислав Сурков, ни Дмитрий Козак.

В СМИ подчеркивалось, что те, кто занимает административные должности в республиках Донбасса, являются выпускниками «школы губернаторов», детища Кириенко.

Спикер Госдумы Вячеслав Володин — еще один лидер в битве ястребов. С момента своего перехода из Кремля (в качестве первого замглавы администрации) в Государственную Думу Володин усилил свой авторитет, сделав множество провокационных заявлений. Теперь он удваивает свои усилия, поддерживая запрет на иностранные слова на витринах и призывая сохранить смертную казнь в ДНР и ЛНР.

Многие влиятельные бюрократы избрали совсем другую стратегию, предпочитая держаться от темы «спецоперации» настолько далеко, насколько позволяет их положение. Это молчание само по себе является политическим жестом.

Премьер-министр Михаил Мишустин и мэр Москвы Сергей Собянин, которых до войны считали претендентами на трон Путина, особенно явно молчат о «спецоперации» на Украине. Собянин поддержал эту линию, появившись на митинге в ее поддержку на московском стадионе «Лужники» в марте, и поехал в ЛНР в июне, но его до сих пор не видели в армейской форме и он не призывал к «подавлению нацизма». Между тем Мишустин полностью избегает темы войны.

Рациональное объяснение их молчания состоит в том, что война — дело временное, и отношения с Западом и даже с Украиной когда-нибудь и каким-то образом придется восстанавливать. Когда это время придет, те, кто не оскорблял «враждебные страны» или непосредственно не участвовал в военной кампании, будут лучше подготовлены.

Это все напоминает ситуацию 2007 года, когда второй срок Путина на посту президента подходил к концу, и он не мог баллотироваться на третий срок подряд по конституции. На роль преемника было два кандидата: первые вице-премьеры Сергей Иванов и Дмитрий Медведев. Иванов позиционировал себя как консерватор и авторитарист, а Медведев играл роль либерального модернизатора, ориентированного на Запад.

Победитель Медведев, заявлявший тогда, что «свобода лучше, чем несвобода», действительно сбился с проторенной путинской дорожки, сблизившись с Западом. Он искренне говорил о продолжении своей президентской карьеры, но быстро сдался, когда Путин захотел вернуться на пост президента в 2012 году.

После переизбрания Путина в 2018 году снова встал вопрос о преемственности, но он был прерван, изменив Конституцию. Теперь российская элита снова оглядывается вокруг в поисках преемника. Разница в том, что теперь потенциальные преемники выстрелили из стартового пистолета, а не сам Путин.

Две стратегии — громкие жесты или молчание — отражают разные подходы и предположения тех, кто их использует. «Ястребы» действуют исходя из того, что преемник будет выбран Путиным, поэтому они подражают его поведению в своих попытках завоевать его благосклонность, показывая, что они будут хранить его наследие. «После Путина будет Путин», — сказал однажды Володин.

Те, кто хранит молчание, рассчитывают на другой сценарий преемственности, при котором нового лидера выберут элиты. Как правило, в этом сценарии ставки не делаются на самого популярного потенциального кандидата: элиты не поддержат того, кто любит подняться на подиум и поиграть. Вместо этого ведущими кандидатами станут технократы, способные учитывать интересы различных групп. «Новый Путин» может начать передел влияния и собственности, а элиты в этом мало заинтересованы.

Война и возможная аннексия новых территорий избавят Путина от необходимости выдвигать какие-либо манифесты. Он хочет идти на выборы как «человек, победивший нацизм» (независимо от реальных результатов вторжения), и как историческая личность, которой не нужно давать никаких обещаний своему народу.

Тем не менее интерес к престольной гонке со стороны самых высокопоставленных представителей элит, не говоря уже об энтузиазме ее участников, свидетельствует о том, что система хочет обсуждать (и видеть) постпутинское будущее. Казалось бы, экстремальные обстоятельства военного времени должны отгонять любые мысли о том, что будет потом. Но как бы ни выглядело это будущее, в нем остается все меньше и меньше места для Путина.