Пир поглотителей. Может ли саммит в Глазго очистить атмосферу между Западом и Россией

Понятие «мир, основанный на правилах» приходит на смену термину «свободный мир» и проводит новые глобальные границы, которые местами совпадают со старыми.

ХХ век проходил в форме противостояния свободного мира миру несвободы. С одной стороны – западные рыночные демократии, с другой – авторитарные коммунистические диктатуры. Но крах советского лагеря и рыночные реформы почти во всех оставшихся коммунистических странах сломали эту четкую конструкцию. Нынешние авторитарные противники Запада неотличимы от его прошлых союзников с авторитарной политической системой и рыночной экономической. Режим Путина, Асада или Нгуен Суан Фука похожи на капиталистические автократии, которые США в холодную войну готовы были защищать от коммунистов как бастионы свободы.

Значит, настало время размежевываться на новых принципах. Так вышел вперед «мир, основанный на правилах», противостоящий борьбе без правил, или, выражаясь близким постсоветскому человеку языком, миру, основанному на понятиях.

Принадлежность миру, основанному на правилах, определяется, в частности, тем, насколько вы разделяете общие красные линии, неприятия и заботы – одна из которых климатическая.

Климатический саммит в Глазго – попытка написать глобальные климатические правила, с которыми согласятся все или почти все. Он похож на комбинацию международного форума бизнесменов и чиновников вроде Давоса, конференцию ученых и экспертов и межправительственные переговоры, где эти самые эксперты и чиновники пытаются договориться о том, что могут подписать и продекларировать министры, главы государств и правительств.

В качестве инициаторов саммита западные страны намерены перезагрузить свое глобальное лидерство. По сравнению с концом ХХ века, кода свободный мир победил в холодной войне, доля Запада в мировой экономике уменьшилась, а его бесспорному технологическому превосходству бросает вызов Китай. Запад стал уступать даже на поле гуманизма и ценности человеческой жизни: пандемия продемонстрировала, что рыночные демократии не всегда эффективнее остальных спасают своих граждан, а до спасения чужих у них просто не доходят руки.

Борьба с глобальным потеплением – эффектное поле для реабилитации глобального лидерства Запада, который ближе других стоит к зеленой экономике и готов дальше и быстрее других пойти по этому пути и повести за собой остальных.

У похода за климат вроде бы неплохие перспективы. В отличие от политики, экономики и технологий, где между Западом и его оппонентами в лице Китая и России уже развернулось острое соперничество, в области климата его пока нет. Да и невозможно навредить чужому климату, не затронув свой. Однако есть недоверие, перенесенное из других областей.

Оппоненты Запада, среди которых Россия и Китай, подозревают его в намерении превратить собственные интересы в универсальные правила для всех. А Запад подозревает своих оппонентов в том, что они и здесь будут нарушать правила, бросать вызов, подрывать авторитет инициаторов или, в лучшем случае, лишь имитировать участие в общем деле.

Оппоненты Запада пока ведут себя дружелюбнее, чем в других областях. Они давно могли дисквалифицировать климатическую повестку как очередную западную уловку в глобальной конкуренции и строить свою идентичность на противостоянии ей. И в Китае, и в России полно желающих так сразу и поступить, и при другом стечении обстоятельств кампания по разоблачению климатического лицемерия давно разлилась бы широким потоком, угрожая недолетом даже до середины редким видам птиц.

Однако Россию и Китай не возглавляют упертые экологические скептики и климатические диссиденты. Здесь не забывают подчеркивать, что это президент США вышел из Парижского соглашения по климату, в то время как Москва и Пекин даже не собирались его покидать.

Критически значимая часть правящего российского истеблишмента, включая президента Путина, серьезно относится и к экологическим угрозам, и к заявленному Западом зеленому переходу, который потребует от России перестройки ее собственной экономики. А для самого Путина предложения сотрудничать против общей угрозы поверх текущих противоречий – излюбленный прием внешней политики.

Владимир Путин летал со стерхами, выпускал касатку, распространял барсов и тигров и возглавлял Российское географическое общество задолго до саммита в Глазго и действительно любит природу. Однако, помимо этого, для него климатическая повестка, как и все остальные, – это вопрос национальной безопасности и суверенитета. Как и во множестве других областей, руководство России секьюритизирует климатическую тему. Это значит, что из всей климатической повестки Россия выбирает и воспринимает всерьез то, что угрожает непосредственно ей, а не, к примеру, Мальдивским островам, при всей любви к ним российской верхушки.

Во-первых, от потепления Россия может пострадать сама. Специально созданные силы МЧС который год тушат пожары и справляются с последствиями паводков в количествах заметно больше прежнего. Потепление укрепит Северный морской путь, но потеплевший российский Север может стать не более, а менее обитаемым, если вечная мерзлота превратится в болота на тысячи километров. Вместе с ней могут оттаять древние вирусы, а без льдов Арктики вымрут белые медведи, которые ничем не хуже стерхов, белухи и амурского тигра, а может, и лучше.

Во-вторых, есть угроза для российской экономики. Западные державы обещают обойтись без основной позиции российского экспорта и настроены принудить к этому других – например, с помощью налогов на любые товары, произведенные недостаточно зеленым способом.

Двоякая угроза для России происходит от самого глобального потепления и от правил борьбы с ним – в том случае, если они будут противоречить российским интересам. Но любая угроза – это шанс: вовремя встроившись в зеленый переход, Россия может на нем же и заработать, для этого у нее есть ресурсы и технологии. Главное, чтобы правила зеленого перехода были сформулированы с учетом интересов России.

То есть задача российского руководства – бороться с плохими для России последствиями глобального потепления и плохими для нее же последствиями способов борьбы с ним. Здесь находят общий язык две главные профессиональные группы в российском руководстве – отвечающие за суверенитет силовики и отвечающие за экономику технократы. Самый эффективный способ купировать риски всемирного антиуглеродного марша – это в нем участвовать на правах одного из организаторов.

Так Путин обычно и действует, когда хочет выйти на сотрудничество с Западом: не уступая западным требованиям, предложить сотрудничество против общего грозного врага, будь то исламский терроризм, сомалийские пираты, иранские ракеты, ИГИЛ, ковид или вот сейчас экологические проблемы. Ведь именно так Москва и западные союзники выстроили против общего врага мировой порядок, кстати основанный на правилах, три четверти века назад.

Опыт показывает, что Запад со все возрастающей неохотой принимает такое предложение сотрудничества со стороны России. С его точки зрения самая эффективная помощь в борьбе за новый мир – это если Россия изменит себя.

Однако именно в области климата традиционное предложение России сплотиться поверх различий против общего врага выглядит более убедительным. Можно обойтись без России в области политических институтов, новых технологий или мировых финансов, но бороться без нее с глобальными климатическими изменениями нельзя. Не получится улучшить климат на планете, не улучшив его в России и с помощью России.

Если Запад ищет относительно чистое пространство для прагматического сотрудничества с Россией, климат – хорошее место, где можно это сделать, избежав обвинений в уступках и преждевременном прощении грехов.

Западная оптика здесь двоится – то ли превратить климат в сферу конструктивной коммуникации, не обремененную грузом гибридной войны, то ли, наоборот, распространить гибридную войну и на вопросы климата и использовать экологическую трибуну, чтобы поучать, осуждать и отделять агнцев от бездушных козлищ.

Можно попытаться собрать отдельные национальные усилия в единый глобальный алгоритм – так в идеале должен работать саммит. А можно принять свои методы за образец, все остальное объявить враждебными действиями и на этом строить новые границы. Раз нельзя улучшить климат без России и Китая, и Запад старается, а климат не улучшается, значит, виноваты Россия и Китай.

Путина и Си Цзиньпина уже критикуют за неявку на такое важное глобальное мероприятие. Но первые же строчки этого сообщения Рейтер отвечают на вопрос, почему не приехали Путин и Си: «Почти 90 стран присоединились к попытке снизить выбросы парниковых газов, которую возглавили США и ЕС». Сложно ожидать, что главы России и Китая не глядя поедут туда, где их собираются возглавлять.

Россия прислала в Глазго одну из самых многочисленных делегаций, но ее уровень – вице-премьеры и министры во главе батальона профильных чиновников, советников и экспертов – не вполне соответствует понятию саммит. Путин, как и Си, выступил по зуму, и ведь не придерешься – из-за ковида по зуму только что проходили целые «семерки» и «двадцатки». Однако из-за их отсутствия в самом Глазго Россия не участвует в переговорах высшего и самого высокого уровня, где офлайн общались президенты и премьеры, и не имеет равноценного голоса на их формальных и неформальных встречах.

Похоже, это соответствует замыслу России участвовать и наблюдать, но не брать на себя лишних обязательств. В частности, пониженный уровень представительства был одним из способов уйти от подписания «клятв» саммита – юридически не связывающих обещаний по разным климатическим вопросам.

Десятки стран подписали без России Метановую (ограничить выбросы на 30% к 2030 году), Стальную (переход к безуглеродному производству стали), Угольную (отказ от угля в энергетике), Образовательную (включение климатической темы в образование) и другие клятвы. Россия подписала только Лесную клятву, которая – без конкретных цифр – содержит обязательство обратить вспять вырубку лесов.

Похоже, стратегия России состоит в том, чтобы быть с западными и другими странами за одним столом при принятии климатических решений, наблюдать за процессом изнутри, но не платить за это присутствие ничего лишнего. Иными словами, продвигать свою повестку в рамках мировой и по ней брать обязательства, но не принимать в качестве своей чужую.

Отсюда российский упор не на сокращение метановых выбросов, а на их поглощение, которое предполагается засчитывать, если это управляемое поглощение лесами, за которыми налажен контроль. Отсюда же упор на зеленый характер атомной энергетики и переговорный торг за удобное для России определение углеродных единиц, по сумме которых засчитывается вклад каждой страны в борьбу с потеплением и которые можно обменивать и продавать.

Если попробовать определить, чем отличается российская повестка от той, которую организаторы саммита считают мировой, мы обнаружим два расхождения. Во-первых, для России экологическая проблематика заслоняет собственно климатическую. Во-вторых, российский горизонт планирования гораздо короче, чем его видят организаторы саммита. Это делает взгляд России на климат гораздо приземленнее, чем заданная повестка, и дает повод обвинять ее в недостаточной амбициозности. 

Но и задачи, которые предстоит решить России в борьбе за климат и экологию, не всегда звучат парадно: повысить энергоэффективность ЖКХ, перевести городские и сельские котельные и целые ТЭЦ с угля на газ и с дров на газ целые деревни, разобраться с мусором и много чего еще, о чем можно вести технические переговоры с участниками саммита, но из чего трудно изготовить «клятву» для мировой прессы.

В этих особенностях дает о себе знать промежуточное положение России как развивающейся страны среди развитых. Для большинства развивающихся стран проблемы климата смешаны с гораздо более насущными проблемами бедности, нехватки пресной и чистой воды, грязного транспорта, примитивного отопления, дефицита калорий. Для их делегаций борьба за то, чтобы удержать повышение среднегодовой температуры в пределах полутора градусов, выглядит некоторой абстракцией, а решение этих проблем, по крайней мере на каких-то этапах, подразумевает меры с повышенной энергоемкостью.

Однако нежелание противопоставлять себя развитым странам, престиж быть с ними в одном процессе за одним столом, а также доверие к их научным прогнозам подталкивают развивающиеся страны к тому, чтобы участвовать в борьбе за климат на условиях, сформулированных под руководством Запада.

Что касается устойчивого будущего, развивающиеся страны сталкиваются с такими превратностями судьбы, что любое планирование на горизонте не только ста лет, а пары десятилетий выглядит в глазах местных элит и граждан отрывом от реальности. Все помнят, как планы российской элиты 1980-х не имели никакого значения в 1990-е, 1990-х – в 2000-е и так далее.

В установочных текстах и интервью российских руководителей мы видим разговоры больше об экологии в ее классическом понимании, чем о климате в футуристическом, и больше об энергетическом переходе и связанных с ним рисках и возможностях для России, чем о глобальном потеплении и сокращении выбросов метана.

Но одно связано с другим, и Россия не уходит в климатическую оппозицию и углеродную несознательность. Просто, как везде, исходя из соображений собственного достоинства и суверенитета, она хочет формулировать свою повестку сама, сверяясь с мировой. Для западных инициаторов саммита это создает развилку: объявить, что Россия и здесь противопоставляет себя миру, основанному на правилах, или пойти широким путем и включить российскую зеленую повестку в собственную. В конце концов, остудить разгоряченный мир без стран вроде России и Китая действительно невозможно.