Николай Кульбака из РАНХиГС написал для VTimes статью, в которой изложил свой взгляд на основные проблемы, ограничивавшие развитие российской науки в советское и постсоветское время. Препятствием для развития советской науки он назвал то, что научными организациями управляли крупные ученые. Научные предпочтения ученого-администратора нередко, по его мнению, становились критерием для отбора исследовательских проектов. В результате множество хороших идей оставались без финансирования и оказывались нереализованными.
В постсоветский же период основной проблемой автору видится то, что наукой управляет государственная бюрократия, использующая упрощенную систему оценки научной деятельности, что приводит к росту числа некачественных исследований. По мнению Кульбаки, у российской науки остается всего 5–10 лет на то, чтобы исправить ситуацию, иначе ее ждет коллапс.
Означает ли это, что из недостатков советского и постсоветского опыта мы можем извлечь урок о необходимости формировать корпус профессиональных менеджеров, не являющихся ни учеными, ни чиновниками? Такие управленцы, с одной стороны, свободны от научной предвзятости, а с другой – не связаны необходимостью использовать спущенную сверху упрощенную бюрократическую систему оценки научной результативности.
Что ж, попробуем представить себе такое решение в действии. Пусть директором некоторого исследовательского института окажется неплохой управленец, не имеющий отношения ни к науке, ни к государственной бюрократии.
Не в деньгах наука
Допустим, что перед новым директором ставится задача не только поддерживать исследовательские процессы, но и провести реформы. С самого начала он столкнется со сложно разрешимыми для него проблемами. Как человек, не имеющий исследовательского опыта, может оценить, сколько и каких именно ресурсов требует исследование? С какими именно рисками связано научное направление? Не пытается ли заведующий исследовательским сектором ввести его в заблуждение, лоббируя увеличение бюджета своего подразделения для якобы прорывного научного проекта? Каким научным направлениям стоит отдать приоритет? Сколько времени нужно, чтобы завершить исследование? Нужно ли реформировать систему присуждения научных степеней? И если да, то как? На эти и множество других вопросов у менеджера без научного опыта ответов, скорее всего, не будет. Без глубокого знания процессов, которое можно получить лишь из исследовательского опыта, частный управленец едва ли окажется полезнее государственного.
Но, может быть, он лучше справится с задачами коммерциализации научной деятельности? Возможно, он поможет институту неплохо заработать за счет совместных с бизнесом проектов? Или, если речь идет об исследовательском университете, создаст успешные коммерческие образовательные программы? Возможно, но, скорее всего, лишь слишком сильно изменив структуру академической организации. Ведь серьезная коммерциализация требует хорошего знания результата, который способен предложить исследовательский институт, глобальных исследовательских цепочек, покупателей и многого другого. Это требует все того же исследовательского опыта, а также академических связей, которыми вряд ли обладает менеджер, не являющийся серьезным ученым. Такому управленцу по силам будет коммерциализация, заключающаяся в предоставлении помещений исследовательского института в аренду магазинам и фирмам. Или в открытии образовательных программ, готовящих массовые специальности, включая государственное управление, менеджмент и право.
Есть и аргументы макроуровня. Существуют большие сомнения в том, что рынку стоит слепо доверять в вопросах, связанных с технологическим развитием. Рынок не видит потенциала новых технологических парадигм, потому что их результаты еще не оценены продавцами и покупателями. Не имея ценовых ориентиров, рынок не может направить ресурсы на финансирование новых технологических парадигм. Но дело не только в этом.
Рынок — это во многом представление определенных социальных групп об интересующих их процессах и их результатах. В простой экономике бизнесу могут быть не интересны продвинутые технологии, относящиеся к подавляющему большинству коммерческих сфер. Соответствующие товары и услуги такая экономика может импортировать в обмен на природное сырье. А ключевыми отраслями внутреннего рынка могут быть торговля, доставка товаров и безопасность. Чрезмерная ориентация на коммерциализацию в таком случае может трансформировать исследовательский институт до неузнаваемости. Он может улучшить свои коммерческие показатели. Но, утратив ряд ключевых компетенций, вряд ли послужит драйвером усложнения экономики, вряд ли сможет создавать технологии и человеческий капитал, способные отлично послужить коммерческим целям, когда в экономике будут сформированы другие необходимые факторы — инфраструктура, инженерный корпус, защита прав собственности, оборудование и т.д.
Науке нужна свобода
Знания профессиональных менеджеров, безусловно, пригодятся науке. Но скорее в виде дополнения к знаниям и навыкам опытных ученых. Вполне возможно, что последних стоит учить управленческим навыкам, когда они решат возложить на себя административные функции.
Недостаток организации советской науки заключался скорее не в том, что научные организации возглавлялись серьезными учеными. Это вполне успешная мировая практика. Проблема состояла в централизации науки, которая сохранилась и сегодня. Вместо того чтобы заменять ученого, стоящего во главе исследовательской организации, ничего не понимающим в исследовательском процессе менеджером, нужно изменить содержание контроля государственной бюрократии над наукой, а также ограничить власть директора-ученого над исследователями.
Ученые должны получать финансирование своих проектов в зависимости не от личного отношения директора и прочих начальников, а от исследовательской результативности. Университеты должны представлять собой ассоциации факультетов или департаментов, где выбор исследовательских направлений, сфер взаимодействия с бизнесом и преподаваемых курсов остается за профессурой, а не за администрацией. Исследования — одна из сфер, где централизация вредит результатам в наибольшей мере, потому что они достигаются не за счет выполнения однообразных рутинных задач, а путем определения и проверки новых и новых сложных гипотез. Число таких гипотез напрямую связано с исследовательской свободой. Ученым нередко нужны советы, но едва ли им требуются директивы.
Создание горизонтальной структуры взаимодействия в российской науке, однако, является крайне сложной задачей. Ее решение нередко требует преодоления сопротивления научной администрации, которой совсем не хочется расставаться с иерархической управленческой структурой, обеспечивающей ее рентой. Это сопротивление невозможно преодолеть с помощью одних только формальных институтов, например, устанавливающих связь между академическими достижениями ученого и финансированием его проектов. В ответ на это администрация установит параллельные институты, например в виде комиссий, на которых и будет фактически определяться будущее того или иного ученого в академической организации. Поэтому не менее, чем институциональные преобразования, важны и культурные. Перемены произойдут тогда, когда административная иерархия в науке и связанные с ней привилегии потеряют легитимность в глазах научного сообщества и поддерживающей его общественности.
Разумеется, концентрация власти внутри исследовательских организаций — не единственная проблема российской науки. Как уже говорилось выше, серьезные недостатки также содержатся в структуре государственного финансирования и контроля над результатами исследований. Однако рассмотрение этой проблемы, как и других трудностей развития российской науки, лучше оставить другим текстам.
