Недавно казалось, что режим Александра Лукашенко – на пороге краха. Белорусы, возмущенные массовыми нарушениями на августовских президентских выборах и жестокостью силовиков к протестующим на улицах городов, не снижают гражданской активности. Такое развитие событий наталкивало экспертов на рассуждения о сценариях развития белорусской экономики после ухода Лукашенко. Одним из локомотивов экономического роста они объявляли белорусский сектор информационных технологий.
Действительно, в отличие от подавляющего большинства белорусских товаров, которые преимущественно экспортируются на рынки бывших республик СССР, IT-отрасль Белоруссии в значительной мере обслуживает потребителей в богатых странах. Это крупное достижение – наряду с тем фактом, что IT-сектор относится к технологически сложным отраслям. (Для более высокого уровня благосостояния экономике важно уметь создавать экономически сложные товары и услуги.) Но одного только этого результата недостаточно: экономика СССР производила много разных сложных товаров, но производственные ноу-хау нечасто удавалось конвертировать в высокие доходы. Нужно же еще, чтобы сложные товары были конкурентоспособны и могли удовлетворить потребителей в разных странах.
Белорусскому сектору IT это вполне удавалось. И казалось, эта отрасль станет одним из флагманов новой Белоруссии.
Однако режим Александра Лукашенко пока демонстрирует устойчивость. И это означает не только то, что появление новой модели белорусской экономики становится менее вероятным. Призрачным становится и существование в Белоруссии IT-отрасли, по крайне мере в прежнем ее виде. Режим Александра Лукашенко решил распространить репрессии и на этот сектор, недавно отправив под арест нескольких топ-менеджеров из IT. Это действие белорусских властей заставило IT-компании, уже высказывавших намерение переместиться в другие страны, в еще большей мере задуматься об эмиграции.
Резкое ухудшение институциональных условий грозит Белоруссии исходом специалистов из сложных отраслей экономики, а следовательно, утратой ноу-хау и долгосрочными потерями в благосостоянии белорусских граждан. Этот путь уже прошла Венесуэла – еще в эпоху институциональных экспериментов Уго Чавеса она лишилась значительной части своего человеческого капитала. Из страны бежали не только предприниматели, но и инженеры нефтяных компаний, они нашли работу в Канаде и Мексике.
Разрушить созданный в догоняющей экономике технологичный сектор можно довольно быстро: в зависимости от глубины созданных институциональных шоков и типа подвергшихся их воздействию отраслей, на это может уйти от нескольких лет до нескольких месяцев.
Воссоздать утраченное намного сложнее. Эмигрировавшие в развитые страны компании и специалисты встраиваются в принявшие их экономики, в большей мере взаимодействуя с местными специалистами, поставщиками и клиентами. Они привыкают к преимуществам богатой и развитой страны, предоставляющей им качественную деловую экосистему, помогающую развитию бизнеса. Решение, заключающийся в перемещении обратно в страну развивающегося мира, становится сомнительным как для топ-менеджмента, так и собственников компании. Тем более если речь идет об экономике, которую, вполне вероятно, все еще будет возглавлять лидер, полный решимости проводить репрессии против бизнеса и гражданского общества.
Не стоит рассчитывать и на то, что IT-сектор будет легко воссоздать за счет образования внутри страны. При столь неблагоприятной институциональной среде качественное высшее образование становится не только, а возможно, и не столько способом накопления человеческого капитала, сколько ключевым условием для эмиграции через каналы международной трудовой мобильности высококвалифицированных специалистов.
При худшем сценарии институционального кризиса белорусской экономике придется пережить негативную структурную трансформацию и смириться с резким сокращением сложного и конкурентоспособного сектора. Страна будет вынуждена в еще большей мере полагаться на небогатые и медленно растущие рынки региональных экономических партнеров, в том числе и по ЕАЭС. Такое развитие событий с высокой вероятностью будет означать не только более низкий посткризисный уровень благосостояния, но и долгосрочную экономическую стагнацию.
