Путин прервал двухнедельное молчание по поводу Беларуси. Он дал большое интервью государственному телеканалу, где ротестующим помощи не обещали, но согласились, что раз есть протест, есть и проблемы. Решение этих проблем, однако, не должно менять мирового баланса сил в худшую для Кремля сторону.
Отношения народа и Лукашенко являются внутренним делом Белоруссии, пока остаются в рамках геополитического статус-кво, но перестают им быть и становятся поводом для вмешательства, если изменяют его не в пользу России. Однако само по себе отстранение от власти непрозападного диктатора без его согласия рассматривается как нарушение такого баланса, и внутреннее вновь становится внешним.
Все увидели, как сложное выражение упростили до известной формулы: борьба за власть внутри государств рассматривается как часть большого сюжета об их месте в глобальном противостоянии хозяев мира с теми, кто не желает хозяевам подчиняться.
Путин в очередной раз подтвердил, что легитимность власти в любой стране для него оценивается не по качеству процедур и не по истинной популярности лидера, а по тому, сохранится ли прежняя дистанция между страной и Западом. Если сохранится, власть законна, если уменьшится — сомнительна.
Законность власти внутри страны — производная от дистанции между ней и Западом вовне.
Отношение к белорусской власти помогает понять, как Владимир Путин видит собственную власть и вписанную в нее жестокость. Власть в России законна, пока непокорна, то есть пока поддерживает независимость от Запада, большую и равную нынешней. Жестокость оправданна, если направлена на поддержание этой дистанции. Претенденты, предлагающие сократить дистанцию, — опасные идеалисты или предатели.
Две недели в Кремле наблюдали, достаточно ли у Лукашенко воли к власти, не будет ли раскола элит, не предадут ли силовики. Убедившись, что первое есть, а остального нет, окончательно выбрали его. Все равно на горизонте не видно тех, кто лучше гарантирует Союзное государство и равную или большую дистанцию от Запада.
В других вариантах речь идет о равной или меньшей дистанции. Правда, даже часто упоминаемый раскол элит или силовиков не будет сигналом уйти ни для Лукашенко, ни для самого Путина: Асад, Каддафи, Мадуро и при расколе не уходили, и, в его понимании, правильно делали.
Европа со своей стороны пока не может сформировать для Белоруссии предложение, аналогичное хотя бы украинскому. Сейчас у Европы, ослабленной брекзитом и разоренной ковидом, еще меньше возможностей, чтобы наказать Россию или вознаградить протестующую Белоруссию.
Российские государственные СМИ переключились со сравнительно честного показа протестов и тональности «Белоруссия не Украина» на «в Белоруссии, как на Украине». Сбитому было с толку российскому телеобывателю теперь все снова понятно. Запутанная коллизия «дружественный народ против дружественного режима» распутана самым примитивным образом. Из двух друзей настоящим признан режим. И где-то там его тихо поддерживает правильный народ. А тот, который шумно не поддерживает, рано или поздно проявит свою враждебную сущность. А не проявит, враждебность ему можно приписать. Любая символика, отличная от государственной, постепенно с подачи Лукашенко маркируется как фашистская.
Внутренний российский рынок общественного мнения, уставший от Путина, все равно пока еще в два раза больше за Лукашенко, чем против (50 с лишним процентов на 25). Это тоже имело значение, когда принималось решение пойти за Лукашенко.
Судя по скорому и не считающемуся с издержками упрощению белорусского сюжета, в Кремле не будут усложнять и собственную жизнь, когда дело дойдет до вопроса о власти в России. После недолгих колебаний в отношении Белоруссии было избрано самое простое, «дефолтное» толкование про цветную революцию, больше всего соответствующее поляризующему восприятию мира через геополитическое противостояние хозяев и бунтовщиков.
Точно так же до этого внутри самой России после недолгих колебаний по умолчанию был введен в действие план обнуления – тоже самый незатейливый из всех возможных сценариев.
Простота того, как было изготовлено российское обнуление и перетолковано белорусское противостояние, указывает на то, что и вопрос о власти Путина может решаться по простейшей формуле: «Давайте спросим людей, хотят ли они видеть меня президентом». Но если люди, как в случае с Лукашенко, вдруг ответят, что не хотят, ответ не будет засчитан. В момент неверного ответа граждане начинают трактоваться не как граждане, а как вольные или невольные пособники внешнего противника, заблудшие или злонамеренные коллаборанты, овцы или волки.
Так происходит окончательная геополитизация любого внутриполитического действия. Она упрощает любое неприятное решение. Например, выборы — не внутренний вопрос о власти, не обратная связь между населением и правительством, а акт внешнеполитической обороны, и к их результатам надо относиться соответственно. Так же надо относиться к свободе собраний, печати, историческим публикациям, допинговым расследованиям, художественным фильмам, инвестициям и так далее.
Внутриполитическая субъектность белорусского народа важна, но вторична по отношению к внешнеполитической субъектности белорусской власти как участника глобальной балансировки сил. Требование свободы можно учитывать, пока оно не входит в противоречие с задачей поддержания геополитического равновесия. То же самое касается требований народа самой России. Оба народа — объект, материал для организации сопротивления глобальным гегемонистам, поэтому самое важное, чтобы этот материал не попал в чужие руки.
Внешнеполитическая рамка изменяет форму и содержание любого внутреннего действия: кажется, это про частное, а оно про общее; кажется, про свое, а нет — про чужое. А чужим занимаются профессионалы, тут никак без опыта, специальных знаний и широких горизонтов. Ведущий специалист в области внешней политики в России — президент, он отвечает за нее по Конституции и решает все вопросы как геополитический стратег. В том числе вопрос о собственной власти и власти соседнего автократа.
Эта статья была изначально опубликована на сайте Московского Центра Карнеги.
